1
Просмотр сообщений
В этом разделе можно просмотреть все сообщения, сделанные этим пользователем.
Страницы: [1]
2
ОБЩАЯ ШКОЛА / Сократ
« : 21 Декабря 2013, 13:05:03 »
У Сократа был молодой друг по имени Евфидем, а по прозвищу Красавец. Ему не терпелось стать взрослым и говорить громкие речи в народном собрании.
Сократу захотелось его образумить. Он спросил его:
— Скажи, Евфидем, знаешь ли ты, что такое справедливость?
— Конечно, знаю, не хуже всякого другого.
— А я вот человек, к политике непривычный, и мне почему-то трудно в этом разобраться. Скажи: лгать, обманывать, воровать, хватать людей и продавать в рабство — это справедливо?
— Конечно, несправедливо!
— Ну а если полководец, отразив нападение неприятелей, захватит пленных и продаст их в рабство, это тоже будет несправедливо?
— Нет, пожалуй что, справедливо.
— А если он будет грабить и разорять их землю?
— Тоже справедливо.
— А если будет обманывать их военными хитростями?
— Тоже справедливо. Да, пожалуй, я сказал тебе неточно: и ложь, и обман, и воровство — это по отношению к врагам справедливо, а по отношению к друзьям несправедливо.
— Прекрасно! Теперь и я, кажется, начинаю понимать. Но скажи мне вот что, Евфидем: если полководец увидит, что воины его приуныли, и солжёт им, будто к ним подходят союзники, и этим ободрит их, — такая ложь будет несправедливой?
— Нет, пожалуй что, справедливой.
— А если сыну нужно лекарство, но он не хочет принимать его, а отец обманом подложит его в пищу, и сын выздоровеет, — такой обман будет несправедливым?
— Нет, тоже справедливым.
— А если кто, видя друга в отчаянии и боясь, как бы он не наложил на себя руки, украдет или отнимет у него меч и кинжал, — что сказать о таком воровстве?
— И это справедливо. Да, Сократ, получается, что я опять сказал тебе неточно; надо было сказать: и ложь, и обман, и воровство — это по отношению к врагам справедливо, а по отношению к друзьям справедливо, когда делается им на благо, и несправедливо, когда делается им во зло.
— Очень хорошо, Евфидем, теперь я вижу, что, прежде чем распознавать справедливость, мне надобно научиться распознавать благо и зло. Но уж это ты, конечно, знаешь?
— Думаю, что знаю, Сократ, хотя почему-то уже не так в этом уверен.
— Так что же это такое?
— Ну вот, например, здоровье — это благо, а болезнь — это зло. Пища или питье, которые ведут к здоровью, — это благо, а которые ведут к болезни, — зло.
— Очень хорошо, про пищу и питье я понял. Но тогда, может быть, вернее и о здоровье сказать таким же образом: когда оно ведет ко благу, то оно — благо, а когда ко злу, то оно — зло?
— Что ты, Сократ, да когда же здоровье может быть ко злу?
— А вот, например, началась нечестивая война и, конечно, кончилась поражением. Здоровые пошли на войну и погибли, а больные остались дома и уцелели. Чем же было здесь здоровье — благом или злом?
— Да, вижу я, Сократ, что пример мой неудачный. Но, наверное, уж можно сказать, что ум — это благо!
— А всегда ли? Вот персидский царь часто требует из греческих городов к своему двору умных и умелых ремесленников, держит их при себе и не пускает на родину. На благо ли им их ум?
— Тогда — красота, сила, богатство, слава!
— Но ведь на красивых чаще нападают работорговцы, потому что красивые рабы дороже ценятся. Сильные нередко берутся за дело, превышающее их силу, и попадают в беду. Богатые изнеживаются, становятся жертвами интриг и погибают. Слава всегда вызывает зависть, и от этого тоже бывает много зла.
— Ну, коли так, — уныло сказал Евфидем, — то я даже не знаю, о чем мне молиться богам.
— Не печалься! Просто это значит, что ты еще не знаешь, о чем ты хочешь говорить народу. Но уж сам то народ ты знаешь?
— Думаю, что знаю, Сократ.
— Из кого же состоит народ?
— Из бедных и богатых.
— А кого ты называешь бедными и богатыми?
— Бедные — это те, которым не хватает на жизнь, а богатые — те, у которых всего в достатке и сверх достатка.
— А не бывает ли так, что бедняк своими малыми средствами умеет отлично обходиться, а богачу любых богатств мало?
— Право, бывает! Даже тираны такие бывают, которым мало всей их казны и нужны незаконные поборы.
— Так что же? Не причислить ли нам этих тиранов к беднякам, а хозяйственных бедняков — к богачам?
— Нет уж, лучше не надо, Сократ. Вижу, что и здесь я, оказывается, ничего не знаю.
— Не отчаивайся! О народе ты еще подумаешь, но уж о себе и своих будущих товарищах ораторах ты, конечно, думал, и не раз. Так скажи мне вот что: бывают ведь и такие нехорошие ораторы, которые обманывают народ ему во вред. Некоторые делают это ненамеренно, а некоторые даже намеренно. Какие же все-таки лучше и какие хуже?
— Думаю, Сократ, что намеренные обманщики гораздо хуже и несправедливее ненамеренных.
— А скажи: если один человек нарочно читает и пишет с ошибками, а другой ненарочно, то какой из них грамотней?
— Наверное, тот, который нарочно: ведь если он захочет, он сможет писать и без ошибок.
— А не получается ли из этого, что и намеренный обманщик лучше и справедливее ненамеренного: ведь если он захочет, он сможет говорить с народом и без обмана!
— Не надо, Сократ, не говори мне такого, я и без тебя теперь вижу, что ничего-то я не знаю и лучше бы мне сидеть и молчать!
И Евфидем ушел домой, не помня себя от горя.
«И многие, доведенные до такого отчаяния Сократом, больше не желали иметь с ним дела», — добавляет историк, записавший для нас этот разговор.
Сократу захотелось его образумить. Он спросил его:
— Скажи, Евфидем, знаешь ли ты, что такое справедливость?
— Конечно, знаю, не хуже всякого другого.
— А я вот человек, к политике непривычный, и мне почему-то трудно в этом разобраться. Скажи: лгать, обманывать, воровать, хватать людей и продавать в рабство — это справедливо?
— Конечно, несправедливо!
— Ну а если полководец, отразив нападение неприятелей, захватит пленных и продаст их в рабство, это тоже будет несправедливо?
— Нет, пожалуй что, справедливо.
— А если он будет грабить и разорять их землю?
— Тоже справедливо.
— А если будет обманывать их военными хитростями?
— Тоже справедливо. Да, пожалуй, я сказал тебе неточно: и ложь, и обман, и воровство — это по отношению к врагам справедливо, а по отношению к друзьям несправедливо.
— Прекрасно! Теперь и я, кажется, начинаю понимать. Но скажи мне вот что, Евфидем: если полководец увидит, что воины его приуныли, и солжёт им, будто к ним подходят союзники, и этим ободрит их, — такая ложь будет несправедливой?
— Нет, пожалуй что, справедливой.
— А если сыну нужно лекарство, но он не хочет принимать его, а отец обманом подложит его в пищу, и сын выздоровеет, — такой обман будет несправедливым?
— Нет, тоже справедливым.
— А если кто, видя друга в отчаянии и боясь, как бы он не наложил на себя руки, украдет или отнимет у него меч и кинжал, — что сказать о таком воровстве?
— И это справедливо. Да, Сократ, получается, что я опять сказал тебе неточно; надо было сказать: и ложь, и обман, и воровство — это по отношению к врагам справедливо, а по отношению к друзьям справедливо, когда делается им на благо, и несправедливо, когда делается им во зло.
— Очень хорошо, Евфидем, теперь я вижу, что, прежде чем распознавать справедливость, мне надобно научиться распознавать благо и зло. Но уж это ты, конечно, знаешь?
— Думаю, что знаю, Сократ, хотя почему-то уже не так в этом уверен.
— Так что же это такое?
— Ну вот, например, здоровье — это благо, а болезнь — это зло. Пища или питье, которые ведут к здоровью, — это благо, а которые ведут к болезни, — зло.
— Очень хорошо, про пищу и питье я понял. Но тогда, может быть, вернее и о здоровье сказать таким же образом: когда оно ведет ко благу, то оно — благо, а когда ко злу, то оно — зло?
— Что ты, Сократ, да когда же здоровье может быть ко злу?
— А вот, например, началась нечестивая война и, конечно, кончилась поражением. Здоровые пошли на войну и погибли, а больные остались дома и уцелели. Чем же было здесь здоровье — благом или злом?
— Да, вижу я, Сократ, что пример мой неудачный. Но, наверное, уж можно сказать, что ум — это благо!
— А всегда ли? Вот персидский царь часто требует из греческих городов к своему двору умных и умелых ремесленников, держит их при себе и не пускает на родину. На благо ли им их ум?
— Тогда — красота, сила, богатство, слава!
— Но ведь на красивых чаще нападают работорговцы, потому что красивые рабы дороже ценятся. Сильные нередко берутся за дело, превышающее их силу, и попадают в беду. Богатые изнеживаются, становятся жертвами интриг и погибают. Слава всегда вызывает зависть, и от этого тоже бывает много зла.
— Ну, коли так, — уныло сказал Евфидем, — то я даже не знаю, о чем мне молиться богам.
— Не печалься! Просто это значит, что ты еще не знаешь, о чем ты хочешь говорить народу. Но уж сам то народ ты знаешь?
— Думаю, что знаю, Сократ.
— Из кого же состоит народ?
— Из бедных и богатых.
— А кого ты называешь бедными и богатыми?
— Бедные — это те, которым не хватает на жизнь, а богатые — те, у которых всего в достатке и сверх достатка.
— А не бывает ли так, что бедняк своими малыми средствами умеет отлично обходиться, а богачу любых богатств мало?
— Право, бывает! Даже тираны такие бывают, которым мало всей их казны и нужны незаконные поборы.
— Так что же? Не причислить ли нам этих тиранов к беднякам, а хозяйственных бедняков — к богачам?
— Нет уж, лучше не надо, Сократ. Вижу, что и здесь я, оказывается, ничего не знаю.
— Не отчаивайся! О народе ты еще подумаешь, но уж о себе и своих будущих товарищах ораторах ты, конечно, думал, и не раз. Так скажи мне вот что: бывают ведь и такие нехорошие ораторы, которые обманывают народ ему во вред. Некоторые делают это ненамеренно, а некоторые даже намеренно. Какие же все-таки лучше и какие хуже?
— Думаю, Сократ, что намеренные обманщики гораздо хуже и несправедливее ненамеренных.
— А скажи: если один человек нарочно читает и пишет с ошибками, а другой ненарочно, то какой из них грамотней?
— Наверное, тот, который нарочно: ведь если он захочет, он сможет писать и без ошибок.
— А не получается ли из этого, что и намеренный обманщик лучше и справедливее ненамеренного: ведь если он захочет, он сможет говорить с народом и без обмана!
— Не надо, Сократ, не говори мне такого, я и без тебя теперь вижу, что ничего-то я не знаю и лучше бы мне сидеть и молчать!
И Евфидем ушел домой, не помня себя от горя.
«И многие, доведенные до такого отчаяния Сократом, больше не желали иметь с ним дела», — добавляет историк, записавший для нас этот разговор.
Страницы: [1]